Mirabilis annus: Annus mirabilis — это… Что такое Annus mirabilis?

Содержание

перевод на русский, синонимы, антонимы, произношение, примеры предложений, транскрипция, значение, словосочетания

And there is every reason to assume that by the end of his current annus mirabilis it will be even longer.	И у нас есть все основания полагать, что к концу этого года чудес он еще не раз успеет пополниться.
So close behind some promontory lie The huge Leviathan to attend their prey, And give no chance, but swallow in the fry, Which through their gaping jaws mistake the way. -DRYDEN’S ANNUS MIRABILIS.	Левиафан, за мысом притаясь, Добычу поджидает без движенья, И та в разверстую стремится пасть, Вообразив, что это — путь к спасенью. Драйден. Annus Mirabilis
All of Britain’s campaigns against New France succeeded in 1759, part of what became known as an Annus Mirabilis.	Все британские кампании против Новой Франции в 1759 году увенчались успехом, что стало известно как Annus Mirabilis.
The winter of 1818–19, though a difficult period for the poet, marked the beginning of his annus mirabilis in which he wrote his most mature work.	Зима 1818-19 годов, хотя и была трудным периодом для поэта, положила начало его annus mirabilis, в котором он написал свое самое зрелое произведение.
1891 turned out to be Wilde’s annus mirabilis; apart from his three collections he also produced his only novel.	1891 год оказался annus mirabilis Уайльда; кроме трех его сборников, он также выпустил свой единственный роман.
According to Harry Altham, 1871 was Grace’s annus mirabilis, except that he produced another outstanding year in 1895.	По словам Гарри Элтема, 1871 год был annus mirabilis Грейс, за исключением того, что он произвел еще один выдающийся год в 1895 году.
In one of the Annus Mirabilis papers of Albert Einstein in 1905, he suggested an equivalence between mass and energy.	В одной из работ Альберта Эйнштейна Annus Mirabilis в 1905 году он предложил эквивалентность между массой и энергией.
Другие результаты

gaz.wiki — gaz.wiki

Navigation

Main page

Languages

Deutsch
Français
Nederlands
Русский
Italiano
Español
Polski
Português
Norsk
Suomen kieli
Magyar
Čeština
Türkçe
Dansk
Română
Svenska

Annus mirabilis — Россия в глобальной политике

1989-й по праву считается annus mirabilis – годом чудес. Причины
конца коммунизма объясняются по-разному – в зависимости от того,
где задан вопрос. Как говорят, «точка зрения зависит от точки на
географической карте». Американец ответит, что этому способствовал
курс США. При этом демократ укажет на политику прав человека,
навязанную Джимми Картером, которую диссиденты вслед за Владимиром
Буковским называли «разрядкой с человеческим лицом». А
республиканец скажет, что коммунизм погубила рейгановская гонка
вооружений, которую не выдержала советская экономика. В Ватикане
уверены, что конец коммунизма был прежде всего заслугой Иоанна
Павла II, который, особенно в глазах поляков, делегитимировал эту
систему.

В Кабуле вам ответят, что коммунизм не пережил советского
вторжения в Афганистан и сопротивления афганцев, умелые действия
которых завели советскую империю в тупик. В Берлине каждый скажет,
что причиной послужила разумная Ostpolitik («восточная политика». –
Ред.), создавшая такие условия, в которых Советский Союз был
вынужден обсуждать ранее неприятные для него проблемы. В Москве все
считают, что это результат перестройки Михаила Горбачёва, а в
Варшаве – что заслуга «Солидарности», Леха Валенсы и т. п.

Словом, однозначного ответа не существует. Сложный комплекс
факторов привел к тому, что на российскую элиту снизошло осознание
необходимости демократической модернизации, иначе система не
устоит. Михаил Горбачёв, без сомнений, хотел усовершенствовать
социализм, не разрушая при этом Советского Союза. Но вышло, как с
брюками еврея-портного из старого анекдота. Жена советовала
Мордехаю отдать брюки в стирку, но тот упорно отказывался. «Они же
грязные!» – настаивала супруга. Наконец Мордехай ответил: «Пусть
лучше будут грязными – ведь если я их отдам в стирку, они совсем
порвутся».

Именно так и произошло с СССР. Парадокс: коммунизм развалился
именно потому, что советские элиты верили в возможность его
реформировать. Правы же, по сути, оказались «железобетонные
партийцы», те, кто требовал ничего не менять. Неизвестно, как долго
устоит этот строй в Китае, на Кубе или в Северной Корее. В масштабе
истории он обречен, но в масштабе человеческой жизни может
продержаться еще несколько поколений. В этом смысле 1989 год был
знаковым: что-то должно было закончиться, но никто не знал как и
когда.

НЕГОТОВНОСТЬ К ПЕРЕМЕНАМ

Оглядываясь назад, я вижу прошлое в четырех измерениях. Польском
– потому что я поляк. Российском – потому что в действительности
игра делалась и «карты сдавались» в Москве. Центральноевропейском –
так как конец коммунизма не был чисто польским или российским
явлением. Наконец – в западном измерении, поскольку Запад (не
только Западная Европа, но и Америка) оказался совершенно не готов
к тому, чему суждено было свершиться.

Помню свои разговоры с видными американскими политиками. Они не
понимали, что происходит, не допускали и мысли, что
коммунистическая диктатура даст трещину, ставили неверный диагноз
процессам в Советском Союзе и уж совершенно не могли вообразить –
впрочем, как и поляки, – что СССР когда-нибудь рухнет.

Решающим фактором послужили перемены в Москве, перестройка
высвободила свежие силы. То, что события в России действительно
значимы и серьезны, оказалось полной неожиданностью не только для
правящих элит, но и для оппозиционных сил Центральной и Восточной
Европы.

В 1989-м совсем еще не было очевидно, что, спасая коммунизм в
бывшем СССР, Горбачёв пойдет на роспуск Организации Варшавского
договора и начнет переговоры об объединении Германии. В начале года
лишь два государства, Польша и Венгрия, предприняли попытки пойти
собственным путем. Однако ситуация менялась с калейдоскопической
быстротой, и каждый день знаменовал собой веху. Невозможное в
январе становилось реальностью в феврале, а в марте можно было
требовать еще большего. Совершенно точно помню это на примере того,
как развивались события на переговорах «Круглого стола». («Круглый
стол» между правительством и оппозицией начал работу 6 февраля 1989
года, а 4 апреля завершился подписанием соглашения, главными
пунктами которого было: проведение свободных выборов, введение
поста президента и верхней палаты Сейма. На выборах,
состоявшихся 4 июня, «Солидарность» получила 99 % мест в
Сенате и 35 % мест в Сейме. – Ред.)

В начале апреля 1989 года я был в Италии. Ксендз Адам Бонецки
любезно устроил мне встречу с папой римским. В СССР уже состоялись
выборы в Верховный Совет. Их трудно назвать демократическими в
прямом смысле слова, но в них впервые было разрешено участвовать
кандидатам не от Коммунистической партии. В парламент вошли
Сахаров, Собчак, Богомолов. Первый раз не у дел оказалась довольно
большая группа аппаратчиков. Папа с огромным вниманием выслушал мой
рассказ. Для него это было нечто совершенно новое. Я объяснял, что
в Польше выборы только предстоят, однако, судя по ситуации в СССР,
что-то действительно меняется и следует подумать о новом языке
общения с властью.

Если судить по взглядам властной элиты, дальше всех пошла
Венгрия. Там процесс перемен начался в партийных кругах. Лидер
национально-либерального крыла Имре Пожгаи был одним из инициаторов
«оттепели» в средствах массовой информации и одним из вдохновителей
соглашения с «национальным» крылом оппозиции. Он первым отверг
определение контрреволюции, которое Янош Кадар дал восстанию
1956-го.

Венгерская оппозиция была слабее польской и с самого начала
включала в себя два течения: национальное и либеральное.

Национальное течение, лидером которого был Йожеф Анталл
(1932–1993 гг. – первый демократически избранный премьер-министр
Венгрии с 1990 г.; председатель партии Венгерский демократический
форум с 1989 г. – Ред.), выступало за соглашение с Пожгаи во имя
возрождения венгерской национальной идентичности, попранной
коммунистической диктатурой.

Либеральное течение апеллировало к соответствующим ценностям,
выдвигало требования полной политической демократии и отвергало
компромисс с коммунистической номенклатурой. Можно сказать, что
«народники» стремились к восстановлению исторических традиций, в то
время как демократы, такие, в частности, как Янош Киш и Тамаш
Бауэр, мечтали о европейском будущем своей страны.

Польша пошла еще дальше, так как «Круглый стол» означал слом
железной логики коммунистических режимов и переход к новой
парадигме, что не было предпринято после августа 1980 года (31
августа 1980 г. рабочие верфи им. Ленина в Гданьске, во главе
которых стоял электрик Лех Валенса, подписали с
правительством «соглашение из 21 пункта». Ключевым условием была
гарантия прав рабочих на создание независимых профсоюзов и на
забастовки. После этого возникло и приобрело влияние новое
общенациональное движение «Солидарность» лидером которого стал
Валенса. – Ред.). Мое понимание происходившего в тот момент
сводилось к следующему. Проводя аналогию с Контрреформацией в
Европе во второй половине XVI века, можно предположить, что она не
являлась отказом от Реформации, но представляла собой адаптацию
некоторых ее элементов для обновления Церкви, чтобы приспособить ее
к новым вызовам. По этой логике, «Солидарность» была реформацией в
рамках коммунистической системы, в то время как Горбачёв был
контрреформатором. Позже, в ходе наших бесед с Михаилом Горбачёвым,
выяснилось, что он мало знал о «Солидарности». И все же мне
представляется, что в этой метафоре кроется исторический смысл.

РЕВОЛЮЦИЯ БЕЗ РЕВОЛЮЦИИ

«Круглый стол» явился своего рода матрицей для других
государств, и когда я размышляю о сути польских событий-1989, меня
поражают несколько фактов.

Во-первых, это была великая революция без революции. Никто не
выходил на улицы, не возводил укреплений, не были задействованы
карательные силы. У всех в памяти были свежи воспоминания о
баррикадах 1980 года и периоде военного положения. Осознание
прошлого определяло рамки нашего прогноза на будущее. Ни у кого не
возникало предчувствие того, что же должно было произойти.
Александр Квасьневский говорил по прошествии многих лет: знай обе
стороны в Польше, что все это приведет к объединению Германии,
неизвестно, как развивались бы переговоры «Круглого стола».

При этом в кругах оппозиции отдавали себе отчет в том, что
объединение Германии должно стать следствием естественного хода
событий. Возможно, эта точка зрения открыто не артикулировалась, но
рассуждали мы именно так. Для меня было очевидно, что в нормальных
демократических условиях исчезнет конфронтация, которая служит
причиной раздела Германии, а ГДР, как государство «гарнизонного»
типа, не удержится без присутствия Красной (читай: Советской. –
Ред.) Армии. Тем временем гэдээровская оппозиция, самая левая из
оппозиционных движений государств восточного блока, этого не
ощущала этого, она стремилась к демократизации Восточной Германии.
Осенние демонстрации в ГДР начались под лозунгом «Народ – это мы»,
лишь позже превратившимся в «Мы – единый народ».

В Польше проект «Круглого стола» был нацелен на осуществление
своего рода «финляндизации». Мы осознавали, что не выиграем войну с
Россией, а потому приходилось рассчитывать на выгодные нам
изменения в ней самой. Перестройка стала нашим естественным
союзником. В 1988-м я послал статью «Спор о сталинизме» в Tygodnik
Powszechny. Цензура запретила ее, хотя во всей статье наибольшей
неблагонадежностью отличались именно цитаты из советских газет. Это
свидетельствует о том, с каким опозданием к нам пришла перестройка
и с каким она столкнулась сопротивлением. Польская цензура
вычеркнула само слово «сталинизм». Советская пресса в конце 1980-х
годов была значительно либеральнее и свободнее, чем польская. В
конце концов цензура пропустила статью. Это была первая публикация
в официальной прессе под моим собственным именем с 1966-го. И она
послужила сигналом к переменам.

Вторым фактором, как ни парадоксально, были германо-германские
консультации, активизировавшиеся под конец 1980-х годов. Как раз в
этот период я задал через печать вопрос генералу Ярузельскому,
почему, если возможен диалог между Эрихом Хонеккером и Гельмутом
Колем, невозможны польско-польские переговоры. Постепенно у властей
росло убеждение, что необходимо что-то менять. По прошествии
неполных 10 лет оказалось, что проект модернизации, зиждившейся на
военном положении, по сути, можно было осуществить только в Китае.
Наша диктатура не была достаточно сильной. Власти признавали
необходимость перемен, поскольку, опираясь на прежние силы, Польша
не справилась бы со всеми своими проблемами.

В польских властных кругах долго шла перебранка по поводу
«Круглого стола». Забастовки в мае и августе 1988-го создали
ситуацию, при которой правительство Месснера было вынуждено уйти в
отставку. Новым премьером стал Мечислав Раковски, на протяжении
многих лет возглавлявший еженедельник Polityka. Этот журнал, будучи
органом партии коммунистов, одновременно славился своей открытостью
и реформаторскими тенденциями. Затем Раковски занял пост
вице-премьера в правительстве Войцеха Ярузельского, из состава
которого он был вынужден уйти под давлением Кремля в середине
1980-х годов. Будучи реформатором, Раковски специфически понимал
цель реформ. С помощью смелых шагов в экономике он стремился
радикально повысить уровень жизни и таким образом обеспечить
широкую поддержку власти. Что в итоге способствовало бы
маргинализации «Солидарности» как оппозиции.

Замысел не удался, и власти склонились к переговорам с
оппозицией. Их начало предопределил телевизионный поединок Леха
Валенсы с руководителем проправительственных профсоюзов Альфредом
Медовичем. В тот вечер вся Польша прильнула к телеэкранам. Это был
момент истины. Валенса нокаутировал Медовича. Нацию охватил
энтузиазм. Дорога к «Круглому столу» была открыта.

ХАОС ВМЕСТО СИСТЕМЫ

Коммунизм придавал миру системность. Люди, в том числе на
Западе, жили с представлением, что суть мирового развития
заключается в конфликте демократии с тоталитаризмом. Конец
коммунизма высветил ряд процессов, которые мы не до конца
осознавали.

Сам факт сопротивления коммунизму означал глубокую веру в
человеческую свободу. Но после его краха стала ощутимой насущная
потребность людей иметь социальные гарантии и жить в предсказуемом
мире. Несмотря на варварское отношение к демократическим ценностям,
коммунизм постоянно твердил людям: нет безработицы, вы социально
застрахованы. Типичный синдром заключенного. Каждый, кто сидел в
тюрьме, прекрасно знает, что единственной мечтой там является
свобода. Наконец узник выходит на волю – мир прекрасен, он
свободен. Но через какое-то время до него доходит, что ему больше
никто ничего не гарантирует. В тюрьме каждый знал, в котором часу
еда, баня, стрижка, а главное – был обеспечен ночлег. И вдруг –
бывший заключенный бродит по улицам и не понимает, что с ним будет
дальше. Он ощущает ностальгию по неволе. Нечто подобное мы испытали
спустя несколько лет после крушения коммунизма. В тюрьме все было
на своих местах – и вдруг воцарился хаос.

То же самое происходило повсеместно. Коммунизм разрушал
национальные и религиозные традиции, но их возвращение отнюдь не
означало триумфа свободы. В сегодняшней России православная церковь
не служит развитию демократии и подчинена государству. В Польше
никто не возьмет на себя ответственность заявить, что в нашем
Костеле нет антидемократических сил, потому что они там есть. Не
они доминируют в Костеле, и не они господствуют в государстве, но
их деятельность видна невооруженным глазом.

Какие силы способствовали свержению коммунизма в Польше? Рабочий
класс, который впоследствии первым пострадал от трансформации.
Представим себе большое промышленное предприятие, которое в ходе
забастовки вынудило власти пойти на уступки. Предположим, что
основная его продукция – бюсты Ленина для письменных столов.
Рабочие хорошо работали. И в 1989 году ничего в этом смысле не
изменилось. Но больше бюсты Ленина никому не нужны. Рынок уничтожил
этот завод. Рабочие, которые в ходе забастовок боролись за свободу,
пали ее жертвой. Это первый парадокс демократии в
Польше.

Второй парадокс заключается в том, что
бастионами «Солидарности» явились самые крупные производства,
например Гданьская судоверфь. Новая власть не хотела давать рабочих
в обиду, потому что именно им была обязана своим существованием.
Однако, в процессе реформирования этих производств власти довели их
до банкротства.

Третий парадокс состоит в том, что политическая
культура, к которой система приучила людей, основывалась на
руководящей роли партии. Естественным проектом была бы
соответственно руководящая роль «Солидарности», которая принимала
бы решения, кто будет воеводой, кто – директором, кто –
руководителем банка, службы безопасности, армии и т. д. Такой
подход, без сомнения, делегитимировал демократическую систему.

Все исторические утопии апеллировали к миру, свободному от
структурных конфликтов. Почти во всех коммунистических странах
оппозиция проповедовала утопию народовластия. Суть ее была в том,
чтобы построить коммунизм, но только без коммунистов. В каждом из
бывших государств социалистического лагеря были распространены
фантазии о третьем пути между коммунизмом и капитализмом. Чаще
всего поиски третьего пути заканчивались констатацией того, что это
– дорога в Третий мир. Таким фантазиям предавались как левые, так и
правые, как те, кто обращался к консервативным (религиозным,
националистическим) ценностям, так и те, кто исповедовал традиции
плебейские, народовластные, левые.

До 1989-го никто из оппозиции не заявлял о своем стремлении к
капитализму. Никто не думал о приватизации, и, тем не менее, она
оказалась необходима. Поэтому Фрэнсис Фукуяма пришел к выводу о
конце истории. Он имел в виду отсутствие каких-либо политических
проектов, которые были бы лучше, нежели экономика свободного рынка,
парламентская демократия и соблюдение прав человека. Сам Фукуяма не
мог вообразить подобный проект, и в этом я готов с ним согласиться.
И все-таки для миллионов людей на планете эта система, как минимум,
не казалась наилучшей. Следовательно, иллюзии Фукуямы по своей
наивности ничем не отличались от веры в социальную систему,
основанную на власти рабочих советов.

По сей день есть авторы, которые ставят под сомнение
необходимость произошедших перемен. Крайнее недовольство народа
объясняется, по их версии, тем, что ничего не получилось, а
последние 20 лет сплошь заполнены человеческими страданиями и
заблуждениями. Конечно, не все было совершенно, произошло много
предосудительного, но мне кажется, что, за исключением Балкан и
России, у посткоммунистических государств никогда не было таких
прекрасных 20 лет в их новейшей истории. А у Польши – за последние
300 лет.

В России верили в модернизацию социализма, однако эта вера очень
быстро развеялась. Почему Россия пошла тем путем, которым пошла? На
это нет однозначного ответа. В то же время весьма вероятно, что
исторический процесс перемен протекает там зигзагообразно.
Российские элиты довольно скоро заклеймили демократию
«дерьмократией», имея в виду связанную с ней грязь, болтовню,
коррупцию и криминализацию в повседневной жизни. В этом следует
искать причины широкой поддержки, которой пользуются авторитарные
решения Владимира Путина. Он остановил разгул беззакония и начал
вовремя выплачивать зарплаты и пенсии.

В Польше страх перед хаосом выражался двояко. С одной стороны, в
стремлении возвратиться к тому, что проверено на опыте. Этим можно
объяснить успехи посткоммунистов не только в Польше, но и в
Болгарии, Венгрии, Литве, Румынии, Словакии. С другой стороны,
посткоммунисты могли пойти по пути Геннадия Зюганова и Слободана
Милошевича, то есть, иными словами, стать националистами. Когда-то
я написал статью о том, что национализм – это высшая форма
коммунизма. Ее потом очень часто цитировали.

Критики демократической трансформации в Польше утверждают, что
итог минувшего двадцатилетия негативен. Самые страшные
коммунистические преступления так и остались безнаказанными, не
доведены до конца люстрация и декоммунизация, свирепствует
коррупция, непомерен имущественный разрыв. Все это вызывает горькое
чувство у многих последователей «Солидарности», они боролись не за
такую Польшу. Мол, потеряны критерии оценки деяний прошлого, а
компромисс с коммунистами, путь к которому проложил «Круглый стол»,
был ошибочным.

УГРОЗА ДЕМОКРАТИИ

В Польше – да и в других посткоммунистических странах – очень
легко выигрывают прошлые войны. В 1989-м Советский Союз держался
еще достаточно крепко, и никто не мог предвидеть его
саморазрушение. Американская администрация и правительства Западной
Европы ставили польский компромисс в пример.

Символичным стал день 4 июня. В этот день в Польше прошли
выборы. Не совсем демократичные, но вполне легитимные, поставившие
под сомнение законность коммунистической диктатуры. В тот же день в
Пекине на площади Тяньаньмэнь танки подавили демонстрацию
студентов, добивавшихся демократических свобод. Те, кто сегодня
утверждает, что все было ясно уже тогда, почему-то не вспоминают,
что в ту пору они не были в этом так уверены. Они и теперь молчат
по поводу возможной даты и обстоятельств падения коммунистических
режимов на Кубе или в Северной Корее, хотя уверен, что
впоследствии, когда поражение там коммунизма станет свершившимся
фактом, они точно так же будут утверждать, что всё знали наперед.
Мы по-прежнему куда точнее предвидим прошлое, нежели будущее. Но и
это становится все труднее, так как видение прошлого начинают
формировать т. н. «антикоммунисты последней минуты», которые
обвиняют в агентурных связях со спецслужбами самых заслуженных
людей. Такого рода историософия прокладывает дорогу авторитаризму
нового типа.

Во многих государствах можно наблюдать возникновение идеологии
антикоммунистического авторитаризма. В Венгрии ее олицетворяет и
воплощает в жизнь Виктор Орбан, судьба которого интересна сама по
себе. Он начинал как enfant terrible будапештской либеральной
интеллигенции. Созданная им партия надела личину антикоммунизма
якобы во имя достижения счастья и освобождения. Хорошо помню ее
предвыборный плакат: две находящие друг на друга фотографии,
олицетворение двух миров. На первой – страстный поцелуй Брежнева с
Хонеккером, на второй – нежный и деликатный поцелуйчик красивой
девицы и интересного молодого человека. Однако очень скоро Орбан
начал преобразовывать свою партию в правоавторитарную формацию
радикально реваншистского антикоммунистического толка, которая
сразу принялась апеллировать к бытовому консерватизму и этническому
венгерскому национализму.

В Польше аналогом явилось двухлетнее правление партии «Право и
справедливость» (братья Качиньские). В России путь к авторитаризму
прокладывал Борис Ельцин, полностью отбросивший традиции и
идеологию большевизма, но под антибольшевистскими лозунгами
прибегавший к методам, далеким от демократических стандартов.
Сегодня уже почти не спорят о том, допускались ли нарушения в ходе
президентских выборов 1996 года. Как демократ, я в то время
соглашался со своими российскими друзьями, объяснявшими, что
необходимо любыми средствами остановить коммунистов, которые в
случае прихода к власти уже никогда ее не отдадут.

По прошествии двадцати лет стоит взглянуть на Европу как на
новое образование. Это Европа, лишенная утопии, которая осознанно
взращивает политический и культурный плюрализм. В то же время в ней
отсутствует прочная система ценностей. Сила демократии всегда
основывалась на устойчивых традициях национального государства,
которое сознательно соглашалось на плюрализм, уважало Декларацию
прав человека, а также принципы толерантности. Если остается только
данная традиция, лишенная моральной основы и политических
противовесов, возникает феномен берлусконизма, когда в расчет
принимаются лишь ловкая игра, социальная инженерия, цинизм и
деньги. Это коалиция мира бизнеса, политики, средств массовой
информации и мафии.

В Европе усиливаются также дух эгоизма и ценностного нигилизма,
тревога, страх. В этом смысле проект Европейского союза чрезвычайно
важен, но одновременно он вызывает растущий скептицизм, способный
подорвать его изнутри.

Наконец, в посткоммунистических странах наиболее серьезную
угрозу представляют попытки имитировать опыт путинизма. Это новая
версия латиноамериканских систем, где формально существуют
демократические институты, но в действительности правят иные
структуры. Владимир Путин являет собой классический пример, однако
в Польше также два года управляла партия «Право и справедливость»,
которая выстраивала такую же модель, ослабляя институты
гражданского общества, нанося удар по независимому правосудию и
свободным СМИ.

Едина ли Европа? Думаю, что нет, но это не должно привести к
катастрофе. Во все времена Европа интегрировалась, преодолевая
кризисы и предпринимая всё новые попытки. Это динамичное
объединение, которое находится в процессе постоянного
самоосознания. Важно, чтобы в молодой, посткоммунистической, части
Европы выстраивалось европейское сознание. Что ни в коей мере не
означает сдвига в сторону изоляционизма. Если же она закроется, то
впадет в неоизоляционизм и проиграет. Европа обязана быть
демократическим проектом, имеющим всемирное влияние. Европа не
должна отворачиваться, например, от Украины. Есть шанс, что она
сумеет интеллигентно экспортировать свою «мягкую силу».

Что угрожает Европе? С одной стороны, цинизм, ведущий к слабости
и разрушающий сердцевину системы ценностей. А с другой – все
авторитарные либо откровенно тоталитарные проекты. На подобные
вызовы Европа не сумеет ответить. Мультикультурная Европа – это,
безусловно, благо. Тем не менее, когда меньшинство, например,
выходцы из исламского мира, добившись своих прав в соответствии с
европейскими принципами, оказывается в большинстве, почему-то оно
зачастую стремится отказать в этих правах другим. Поэтому
Европейский союз обязан решительно защищать демократические
ценности.

Парадокс демократии состоит в том, что она толерантна к своим
врагам. Такой она и должна быть, но до определенного предела, иначе
она сама себе выроет яму. Почему проиграла веймарская демократия?
Потому что никто не хотел ее защитить: ни интеллектуалы, ни
профсоюзы, ни рабочие. Победил партикулярный эгоизм, который привел
к власти нацистов. Конечно, история не повторяется, говорил Маркс
вслед за Гегелем, она возвращается только в виде фарса, но
демократия нигде не застрахована. Может так случиться, что вновь
никто не захочет встать на ее защиту.

В современных произведениях театра или литературы, особенно
молодых польских деятелей искусства, я ощущаю презрение к
институтам свободного государства. Можно, конечно, сказать, что
элиты заслуживают презрения своей деятельностью. Но если
демократическое государство никто не будет защищать, в конце концов
оно погибнет. Я одержим идеей, что республику надо защищать. Суть
споров в каждом из наших государств: следует ли отстаивать
либеральные ценности, или можно согласиться на модель, которую я
называю путинизмом? Это ключевая проблема. Так же как отношение
власти к институтам, не зависимым от нее. Хочет ли власть подчинить
их себе, или она сознательно соглашается на самоограничение,
существование гражданских, религиозных, корпоративных структур,
которые по определению должны быть независимы и с которыми власть
должна находить компромиссы и заключать общественный договор?

Другая проблема – сегодня, возможно, уже менее важная, но
имевшая исключительное значение десять лет тому назад – это
люстрация и декоммунизация. Может ли демократическая система
терпимо относиться к осознанному консенсусу относительно изоляции
от общественной жизни либо дискриминации определенной группы людей,
которые являлись тайными сотрудниками, членами прежнего режима? Это
– прямая дорога к диктатуре. В послевоенной Чехословакии диктатура
началась с изгнания немцев, бывших граждан республики. Не немцев,
приехавших из Германии, как это было в Польше. В Чехословакии
существовал консенсус по вопросам выселения немцев, бывших
сограждан. Принцип коллективной этнической ответственности проложил
путь государственному перевороту. К таким сигналам мы должны быть
крайне чувствительны.

Annus Mirabilis сэра Исаака Ньютона

В начале 1665 года, когда Исааку Ньютону было двадцать три года, он вернулся в свою родную деревню на два года, чтобы спастись от чумы, которая закрыла Кембриджский университет. Позже он писал, что эти годы были его самыми плодотворными и творческими, и вспоминает, в частности, что в 1666 году он разработал интегральное исчисление, экспериментально подтвердил составную природу света и усовершенствовал свою теорию гравитации до такой степени, что он смог удовлетворить себя через расчет, что земная гравитация удерживает Луну на орбите.Недавние исследования Ньютона фактически поставили его память под сомнение по этим вопросам, но «чудесный год» 1666, несомненно, можно считать символом решающего поворотного момента в истории человеческой мысли.

Триста лет спустя, чтобы отметить лучший год Ньютона, учитывая всю его жизнь, работу, мировоззрение и влияние, в Техасском университете была проведена Конференция по ньютоновским исследованиям. Статьи в этой книге, многие из которых с тех пор были расширены или отредактированы, были изначально подготовлены к этому событию.В число их авторов входят не только специалисты по Ньютону, но и, для того, чтобы представить самую широкую перспективу, были приглашены также общие историки идей, науки, искусства, философии и религии. Несколько философов науки и практикующих физиков внесли свой вклад в оценку мира Ньютона в рамках современной науки.

Другая группа ученых была приглашена для написания кратких критических комментариев по большинству статей, и в результате диалога, часто воодушевляющего, приглашает читателя присоединиться к нему.

Основные статьи и их авторы: Введение, Роберт Палтер • I. Жизнь и общество Ньютона: парень из Линкольншира, Фрэнк Э. Мануэль • Ньютон и его общество, Кристофер Хилл • II. Научные достижения Ньютона: Ньютон и теория материи, А. Руперт Холл и Мари Боас Холл • Источники и силы ранней математической мысли Ньютона, Д. Т. Уайтсайд • Тревожно судорожные размышления о припадках легкой передачи, Ричард С. Вестфол • Ньютон и Лейбниц Динамика, Пьер Костабель • Достижения Ньютона в области динамики, Джон Херивель • Второй закон Ньютона и концепция силы в принципах, I.Бернард Коэн • Реакция механики позднего барокко на успех, предположение, ошибку и неудачу в Принципах Ньютона, К. Трусделл • Ньютоновская космология, Э. Л. Шюкинг • III. Философский анализ научных достижений Ньютона: Ньютон и индуктивный метод, Роберт Палтер • Ньютоновское пространство-время, Говард Штайн • Философское значение науки Ньютона, Дадли Шапере • IV. Влияние Ньютона: Апофеоз Ньютона в искусстве, Фрэнсис Хаскелл • Механическая философия и гипотетическая физиология, Уильям Коулман • Религиозные последствия мысли Ньютона, Джон Герман Рэндалл-мл.

Критические комментарии написали Дэвид Хейкс, Лоуренс Стоун, Асгер Асбо, Томас Кун, Дж. М. Бриггс-младший, Герд Бухдал, Дж. Э. Макгуайр, А. Э. Вудрафф и Юрген Элерс.

Джон Драйден: ‘Annus Mirabilis 1666’

Annus Mirabilis — это стихотворение, написанное Джоном Драйденом и опубликованное в 1667 году. Оно посвящено 1666 году, который, несмотря на название стихотворения «Год чудес», был одним из великих трагедий, повлекших за собой чуму и Великий лондонский пожар.Сэмюэл Джонсон писал, что Драйден использовал фразу «annus mirabilis», потому что было удивительно, что дела обстоят не хуже.

Поэма содержит более 1200 строк стихов, разделенных на 304 четверостиший. Каждая строка состоит из десяти слогов и имеет схему рифмования «ABAB», известную как десятисложное четверостишие.

Поэма Драйдена повествует о Великом пожаре в Лондоне, от его начала ночью в пекарне на Пудинг-лейн до его окончательного тушения после того, как король Карл II приказал снести дома или взорвать их с помощью пороха, чтобы создать «прорывы огня». которые предотвращают распространение пламени.

В отрывке выше Драйден описывает улицы в первую ночь пожара, которые были «переполнены и заняты, как днем», когда люди спешат потушить пламя ведрами с водой, принесенными из местных церквей, и даже ранними пожарными машинами. подобное показано ниже на иллюстрации из работы Соломона де Кауса 1615 года по машиностроению.

Несмотря на трагедию, Драйден сохраняет оптимизм. После того, как огонь потушен, он представляет себе новый Лондон, восстающий из пепла, «вымощенный серебром и весь божественный с золотом», который продержится до «смерти времени».

Великий лондонский пожар бушевал с воскресенья 2 сентября по среду 5 сентября 1666 года и уничтожил дома 70 000 жителей города. Число погибших традиционно считалось небольшим, было зарегистрировано всего шесть смертей. Однако это может быть следствием социальной иерархии того времени, и смерти бедных лондонцев могли остаться незамеченными и незарегистрированными.

Библиотечный экземпляр Annus Mirabilis связан в один том с несколькими другими буклетами, включая работы по библейскому изложению и календарным измерениям.Он был подарен колледжу Чарльзом Отуэем, бывшим членом церкви Святого Иоанна, который подарил библиотеке колледжа одну из крупнейших личных коллекций книг.

Эта особая статья в центре внимания коллекций была добавлена 11 июня 2014 года Райаном Кронином, сотрудником по прессе, рекламе и сообществам.

и описание пожара в Лондоне / Джон Драйден, эсквайр.

Автор:	Драйден, Джон, 1631-1700.
Заголовок:	Annus mirabilis, Год чудес, 1666 — историческая поэма, рассказывающая о прогрессе и различных успехах нашей морской войны с Голландией под руководством Его Высочества принца Руперта и Его светлости герцога Альбемарля и описывающая пожар в Лондоне / от Джона Драйдена, эсквайра.
Права / разрешения:	Библиотека Мичиганского университета предоставляет доступ к этим закодированным и с клавиатурой выпускам произведений в образовательных и исследовательских целях.Считается, что эти транскрипции находятся в открытом доступе в Соединенных Штатах; однако, если вы решите использовать любую из этих транскрипций, вы несете ответственность за проведение собственной юридической оценки и получение любого необходимого разрешения. Если у вас есть вопросы о коллекции, свяжитесь с [email protected]. Если у вас есть сомнения по поводу включения элемента в эту коллекцию, пожалуйста, свяжитесь с [email protected]. Это заявление не распространяется на изображения страниц или другие дополнительные файлы, связанные с этой работой, которые могут быть защищены авторскими правами или другими лицензионными ограничениями.Пожалуйста, перейдите на http://www.textcreationpartnership.org/ для получения дополнительной информации.
Источник печати:	Annus mirabilis, Год чудес, 1666 — историческая поэма, рассказывающая о ходе и различных успехах нашей военно-морской войны с Голландией под руководством Его Высочества принца Руперта и Его светлости герцога Альбемарля и описывающая пожар в Лондоне. / Джон Драйден, эсквайр. Драйден, Джон, 1631-1700. Лондон: Отпечатано для Генри Херрингмана …, 1667.
Тематические условия:	Великобритания — История — Карл II, 1660-1685 гг. — Поэзия. Лондон (Англия) — Огонь, 1666 — Поэзия.
URL:	http://name.umdl.umich.edu/a36598.0001.001
Как цитировать:	Рекомендации по цитированию этого текста см. В разделе «Цитирование TCP» на веб-сайте Text Creation Partnership.

АННУС МИРАБИЛИС И АННУС ХОРРИБИЛИС

соединить эти термины с другими:

Это были лучшие времена, это были худшие времена: annus mirabilis (чудесный год) и annus horribilis (ужасный год).

В каждом из этих терминов бит «annus» означает «год», поэтому они выглядят как годовой , годовщина и наше слово p__enn__l, что означает «продолжающийся весь год; продолжающийся очень долго. ; или повторяться снова и снова в течение долгого времени.«

И я уверен, что вы можете объяснить, почему« mirabilis »в annus mirabilis выглядит как miracle , а также наш двухсловный термин mirabile d___u , что означает« чудесно сказать, фантастично сообщить ».

Вы также заметите сходство между «horribilis» в annus horribilis и horribilis , horrid , ужасный , и нашим словом __horr__t, что означает «отвратительный, ужасный и заслуживающий ненависти». «

Сегодня мы проверим оба термина.Но, как всегда, я люблю сосредотачиваться на солнечной стороне, в лучшие времена. Надеюсь, все ваши годы будут анни мирабайлами .

(Чтобы открыть любое слово с пробелами, нажмите на него.)

«АННУС МИРАБИЛИС И АННУС ХОРРИБИЛИС»

«Annus mirabilis» в переводе с латыни означает «чудесный год». Мы используем это в английском языке для обозначения именно этого: в год, это особенно хороший, особенный или замечательный .

И «annus horribilis» по-латыни означает «ужасный год»: год, который особенно плох, ужасен или катастрофичен.

Произношение:

Для хорошего, «ON oose muh ROB ih liss.»
И плохой: «ON oose hore IBB ih liss».

Если вы предпочитаете более английское произношение для любого из них, произнесите первое слово как «ON us» вместо «ON oose».

Часть речи:
Оба являются существительными, счетного вида: «1848 год был annus mirabilis европейской истории», «that annus horribilis 1968 года».»

Другие формы:
Форма множественного числа -» anni mirabiles «(ANNE eye muh ROB uh leeze)
и «anni horribiles» (ANNE eye hore IBB uh leeze).

Как использовать:

Эти термины могут быть формальными и причудливыми, но их легко понять.

Некоторые писатели оставляют их курсивом, чтобы подчеркнуть свою чуждость. (Вы не обязаны.)

Используйте их, чтобы говорить об истории или настоящем: «1850 год был его annus mirabilis», «это был annus horribilis их нации», «только потому, что январь был гнилой, не означают, что нам уготован целый год ужасов.«

« annus mirabilis Шумана: … В 1840 году, когда Шуман женился на Кларе, он выразил свою радость в 130 песнях».
— Стивен Причард, The Guardian , 8 сентября 2019 г.

«На первых страницах будут освещаться и другие события, в том числе:

— Два уголовных процесса над католическими кардиналами, одно в Австралии и одно во Франции.
— По крайней мере, 15 генеральных прокуроров американских штатов и один прокурор США с открытыми расследованиями в местных епархиях.
— Законодательство в Нью-Йорке и Пенсильвании (возможно, где-то еще), упрощающее жертвам подачу иска в местные епархии.
-И, возможно, еще несколько католических епархий, объявивших о банкротстве; три поданы в ноябре.

Если бы 2018 год не был достаточно плохим [для Ватикана], Новый год вырисовывается как annus horribilis ».

— Питер Борре, Boston Herald , 31 декабря 2018 г.

Помогла ли эта страница вам понять «annus mirabilis» и «annus horribilis»?

Отлично, я рад, что помогло!

Спасибо, что сообщили мне об этом!
Если у вас есть вопросы по поводу этого слова, напишите мне на Liesl @ HiloTutor.com.

Объясните значение слова «annus mirabilis», не говоря «чудесный год» или «чудесный год».

И объясните значение слова «annus horribilis», не говоря «ужасный год» или «ужасный год».

Английский поэт Джон Драйден первым использовал фразу «annus mirabilis» в английском языке.

Он использовал его как название стихотворения о 1666 году. Поэма в основном пересказывает истории самых ужасных событий того года. (Прочитал ли я это стихотворение до конца? Нет. Это 304 строфы из , , тысяч, , были, , и такие вещи, как Изгнанники, Бедствия, Херувимы и Трины, написаны случайным образом с заглавной буквы. )

Как бы то ни было, 1666 год был таким особенным для Драйдена и его соотечественников, потому что они чувствовали, что действительно собрались вместе: Исаак Ньютон не только сделал многие из своих важных открытий, но и Англия выиграла войну с голландцами и голландцами. пережил Великий лондонский пожар.

Война? Большой пожар? Мне кажется, что 1666 год был для англичан annus horribilis, а не annus mirabilis.

Драйден, однако, больше относится к типу «то, что нас не убивает, делает нас сильнее». Его точка зрения: Англия выиграла войну и пережила пожар.

Считайте важный год в своей жизни или в истории своей страны годом множества перемен и глубоких поворотных событий. Если бы вы назвали тот год annus horribilis, как бы вы его описали? И если бы вы назвали это annus mirabilis, как бы изменилось ваше описание?

Если хотите, используйте это место для записи.(Чтобы сохранить свою работу, скопируйте и вставьте ее в электронное письмо или документ.)

Потратьте 20 секунд или больше на игру ниже. Не переходите сразу к обзору — позвольте сначала освободиться вашей рабочей памяти.

В этом месяце мы играем «Что за слово?»

На Reddit r / whatstheword — это сообщество из примерно 55 000 участников: люди, которые собираются, чтобы помочь друг другу, когда они не могут придумать конкретное слово.«Это на кончике моего языка», — говорят они. Или: «Это слово могло и не существовать. Помогите!»

В каждом выпуске этого месяца прочтите сообщение сообщества и посмотрите, сможете ли вы придумать нужное слово или фразу. В течение месяца мы будем работать от относительно простых до чрезвычайно сложных вопросов.

Из предыдущего выпуска : член сообщества спросил: «Что это за слово, когда вы пытаетесь сопоставить первую букву из двух слов, чтобы оно стало запоминающимся? Я не совсем знал, как его сформулировать.Например: безумие понедельника, блинный рай, речной порыв ».

Ответ: аллитерация.

Попробуйте это сегодня : член сообщества спросил:« Какое слово будет для действия, когда вы выпустите все скрытые эмоции и боль от самого себя, говоря или делая? »

Я поделюсь ответом в следующем выпуске, но если вы не можете дождаться, вы можете просмотреть всю исходную беседу здесь.

1.ANNUS MIRABILIS и ANNUS HORRIBILIS — противоположности.
Посередине, прямо между этими двумя противоположностями, может быть

A. EON (очень долгий отрезок времени).
Б. ЭПОХА (определенный отрезок времени).
C. LONGUEUR (отрезок времени без происшествий).

2. В обзоре под названием Annus Mirabilis, Annus Horribilis, Джонатан Мирски хвалит книгу _____.

A. Поиск предков с 1066 по 1837 год
Б. 1968: год, потрясший мир
C. Вечеринка в стиле 1999

Надеюсь, вам нравится «Выскажи свою точку зрения». Это сделано с любовью.

Я Лизл Джонсон, преподаватель чтения и письма, выполняющий миссию по изучению, освещению и празднованию слов.

Из моего блога:
36 способов изучения слов.
Почему мы забываем слова и как их запоминать.
Как использовать сложные слова, не создавая неловкости.

Чтобы стать спонсором и включить свою рекламу в выпуск, свяжитесь со мной по адресу [email protected].

Отказ от ответственности: Когда я пишу определения, я использую простой язык и придерживаюсь слов «общие полезные приложения». Если вас интересуют авторитетные и множественные определения слов, я рекомендую вам заглянуть в словарь.Кроме того, поскольку я американец, я придерживаюсь американского английского, когда делюсь значениями, использованием и произношением слов; эти элементы иногда различаются в зависимости от английского языка.

Annus Mirabilis Резюме | GradeSaver

Эти заметки предоставлены членами сообщества GradeSaver.
Мы благодарны за их вклад и призываем вас сделать свой собственный.

Как следует из названия «Annus Mirabilis», это стихотворение повествует о годе чудес.Драйден пишет это стихотворение в память о событиях 1666 года в Англии. Он начинает с сосредоточения внимания на конфликтах между голландцами и англичанами. Их военно-морские силы находились в состоянии войны друг с другом, пока Франция роковым образом не вмешалась в пользу британцев, чтобы решить этот вопрос. Однако эти страны продолжали поддерживать свое соперничество в течение многих лет, поскольку голландцы отказывались позволить Великобритании военно-морское превосходство. В конце концов, однако, они должны уступить англичанам то, что им причитается как доминирующая военно-морская сверхдержава.

Драйден возвращается на родину. Люди оплакивают потерю многих своих любимых мужей и отцов на море. Затем вспыхивает чума. Люди переезжают из страны, чтобы избежать разрушительной стремительности чумы, но только действительно богатые могут позволить себе ресурсы, чтобы спастись достаточно быстро. Правители дня не могут помочь людям, потому что они так озабочены своим мелким соперничеством с соседними странами. Фактически, умирает так много людей, что страна разрывается на части по мере того, как ее население сокращается.

Затем пожар происходит в Лондоне. Драйден посвящает строки и строки хронике разрушительности огня. Он сжигает большую часть города, от центра и Лондонского Тауэра до Темзы. Наконец, король приказывает снести здания в центре города, чтобы предотвратить дальнейшее распространение и полное разрушение города. Истинная трагедия этого дела состоит в том, что часть населения, пострадавшая от пожара, — это в основном бедняки, потому что их дома сделаны из легковоспламеняющихся материалов и расположены невыносимо близко друг к другу.Тем не менее, благодаря прозорливости короля, остальная часть города спасена от того, что было бы национальным кризисом, если бы он слишком сильно сгорел.

Обновите этот раздел!

Вы можете помочь нам, пересматривая, улучшая и обновляя
эта секция.

Обновить этот раздел

После того, как вы заявите права на раздел, у вас будет 24 часа , чтобы отправить черновик. Редактор
рассмотрит заявку и либо опубликует ее, либо оставит отзыв.

Изюминка коллекции

: Драйден, Аннус Мирабилис

Другие особенности из нашей коллекции редких книг

Джон Драйден (1631-1700)
Аннус Мирабилис: Год чудес, 1666.Историческая поэма: рассказ о прогрессе и различных успехах нашей морской войны с Голландией под руководством Его Высочества принца Руперта и его светлости герцога Альбемарля. И описывая Лондонский пожар. Лондон: Генри Херрингман, 1667.

В 1660 году Джон Драйден поселился в Лондоне у сэра Роберта Ховарда (1626–1698), сына графа Беркшира. Вскоре они стали друзьями и начали плодотворное литературное сотрудничество, в результате которого Драйден начал писать хвалебные стихи к стихам Говарда.Более того, они вместе написали The Indian Queen (1665), который впервые был исполнен в Королевском театре в январе 1664 года. 1 декабря 1663 года Драйден женился на леди Элизабет Ховард ( c. 1638-1714), сестре сэра Роберта Ховарда. . Вскоре после представления Indian Emperour (1667) в Королевском театре весной 1665 года театры были закрыты из-за сильной чумы. Затем Драйден удалился в деревню, чтобы остаться в поместье своего тестя в Чарльтоне в Уилтшире, где он написал Annus Mirabilis (1667), Эссе из драматической поэзии (1668) и Secret Love . или Девичья королева (1668).

Посвящение лондонскому Сити сопровождается двенадцатистраничным письмом под названием «Отчет о следующем стихотворении в письме достопочтенному сэру Роберту Ховарду». Помимо формального посвящения его зятю, который в то время был держателем акций театра на Бриджес-стрит, эта пьеса также служит возможностью извиниться за прошлые пристрастия: «Первая часть этого стихотворения, относящаяся к войне , это всего лишь должное искупление за то, что я не служил в нем моему королю и стране «.Вероятно, после прочтения этого восхваления царствования Карла II читатели, возможно, задались вопросом о восторженных похвалах Драйденом Кромвеля! В этом письме мы также узнаем, что Ховард исправил стихотворение и помог увидеть его в прессе. Тем не менее, в примечании «Читателям» перед ошибкой Драйден признает, что многие ошибки не были обнаружены принтером.

Несмотря на усердие, которое было проявлено в мое отсутствие, некоторые недостатки ускользнули от прессы: и у меня так много своих собственных ответов, что я не желаю быть обвиненным в недостатках принтера. .Я однажды заметил, что самые грубые из них, не такие, как ложные остановки, искажают смысл, а такие, как неправильные слова, искажают его (a4 ^r).

Annus Mirabilis. Год чудес, 1666 был задуман как панегирик роялистов, призванный воссоединить Корону и Город в общем дальновидном будущем. Чтобы быть более конкретным, это длинное стихотворение на тему Второй англо-голландской войны и Великого пожара, уничтожившего большую часть Лондона в том же году.Одна из целей статьи — продвигать идею «доброжелательной» английской экспансии в отличие от экономической монополии, вытекающей из торговой политики Нидерландов (Brown, 2004: 63-4). В результате этой экономической стратегии, утверждает Драйден, мировое богатство было перенаправлено исключительно голландцам:

3.
Только для них Небеса обладали милым теплом,
В Восточных Карьерах созревали драгоценные росы:
Для их Idumaean Balm потели,
А в горячем Ceilon Spicy Forrests выросли.

4.
Солнце, но кажется лабораторией своего года;
Каждая слабая Луна поставляла свой запас воды,
Чтобы раздуть те Приливы, которые с Линии действительно несли
Их полные до краев Сосуды к бельгийскому берегу .

Затем Драйден с энтузиазмом предвкушает новый британский империализм, который, усиленный новыми географическими открытиями и эмпирической наукой, принесет пользу другим странам:

161.
Но что так долго напрасно и все же неизвестно,
Бедный человек- борется с безумным остроумием,
Должен в этом веке до Британия сначала будет показан,
И, следовательно, будет преподавать восхищенные нации.

162.
Отливы Тайдов и их таинственный поток,
Мы, как Элементы Искусства, поймем:
И как по Линии по Океану,
Чьи пути будут знакомы, как Земля.

163.
Проинструктированные суда не могут вести быструю торговлю;
Который объединяет самые отдаленные Регионы:
Что составляет один Город Вселенной,
Где некоторые могут получить, и все могут быть обеспечены.

164.
Тогда мы на нашей последней грани Глобуса пойдем,
И смотрим на Океан, склонившийся к небу:
Оттуда наших катящихся Соседи мы узнаем
И на Лунном мире надежно подглянем.

Драйден явно перекликается с достижениями новой науки, спонсируемой Королевским обществом, участником которого он стал в 1662 году, особенно в исследованиях по астрономии, хронометрии и навигации, которые сделали возможным точное вычисление широты. Между прочим, можно также отметить, что до того, как Драйден написал эту работу, существовала иконографическая традиция, призванная установить тесную связь между безграничным потенциалом человеческого знания и расширением империи. См., Например, богатые изображения на выгравированном титульном листе издания 1627 года «Сильва Сильварум» Фрэнсиса Бэкона.

В заключительных строфах Annus Mirabilis мы узнаем, что столицей этой новой Британской империи будет Лондон, город, восставший из пепла Великого пожара. Однако в этом стихотворении Драйден упускает упоминание о великом чувстве утраты и опустошения, которое эта катастрофа могла вызвать у тех, кто, как и сам Драйден, жил в Лондоне в те критические годы. Как объясняет Гарольд Лав, масштабы разрушения были слишком огромными, чтобы ими можно было пренебречь!

В течение поздних 1660-х и начала 1670-х годов опыт Драйдена его непосредственной городской среды, должно быть, был аналогичен опыту жителя Дрездена или Хиросимы, возвращающегося на разрушенное место в 1945 году: огромная площадь застройки исчезла навсегда, вместе с ней. с личными, культурными и институциональными ассоциациями, вызванными его взглядами, звуками и запахами.Здания и уличные пейзажи рассказывали истории, теперь все они потеряны (Love, 2004: 114-5).

Как и другие работы Драйдена, дневник Сэмюэля Пеписа всегда является отличным источником, чтобы оценить реакцию современного читателя на последний выпуск нашего автора. Что касается Annus Mirabilis , он написал 2 февраля 1667 года:

Я очень рад этой ночью, прочитав стихотворение, которое я принес с собой вчера вечером из Вестминстер-холла, о Дридене о нынешней войне — очень хорошее стихотворение (Lathan & Мэтьюз, т.8, 40).

Есть три выпуска первого издания Annus Mirabilis, из которых наш экземпляр является третьим (Macdonald, 1939: 9a iii). В третьем выпуске были аннулированы две подписи — технически известные как cancellanda , которые должны быть заменены новыми. В первоначальном первом выпуске, в подписи C1 ^v, строфа 67, строка 3, читается следующим образом: « Berkeley, в одиночку, не делая равных» (Macdonald, 1939: 9a i). В новом листе, или cancellans , этот стих заменен на « Беркли, только тот, кто не знает опасности».В первоначальной формулировке эта фраза могла быть расценена как критика сэра Уильяма Беркли (1639–1666), чье выступление в битве при Лоустофте 3 июня 1665 года было поставлено под сомнение — очевидно, он отказался от него после смерти своего брата. И снова в первом выпуске, на подписи C6 ^r, строфа 105 читается следующим образом (Macdonald, 1939: 9a i):

Пока храбрый Руперт ‘ s Navy действительно появился
, чьи развевающиеся ленты издалека он знает :
Как в его судьбе было что-то божественное,
Воскресший умерший и похороненный на третий день.

Как и во втором выпуске (Macdonald, 1939: 9a ii; Pforzheimer, 1940: 316), в третьем выпуске строфа значительно изменена: рад, что Генерал знает:
С распростертыми парусами его нетерпеливый флот направляется,
И каждый Корабль в Стремительных пропорциях растет.

Будучи ссылкой на Воскресение, стих «Кто умерший, погребавший в третий день воскрес» мог бы выглядеть кощунственным!

Для получения дополнительной информации о нашей коллекции Dryden щелкните следующую ссылку:

http: // www.lib.rochester.edu/?page=john_dryden

Избранная библиография

Браун, Лаура. «Драйден и Имперское воображение». В г. Кембриджский компаньон Джона Драйдена. Ed. Стивен Н. Цвикер. 59-74. Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 2004.

Джексон А. Уильям и Эмма Ва Унгер. Библиотека Карла Х. Пфорцхаймера, английская литература, 1475-1700 гг. 3 тт. Нью-Йорк: частное издание, 1940.

Любовь, Гарольд. «Лондон Драйдена.»In The Cambridge Companion to John Dryden. Ed. Steven N. Zwicker. 113-30. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

Macdonald, Hugh. John Dryden; Bibliography of Early Editions and the Drydeniana. » Oxford: Clarendon Press, 1939.

Pepys, Samuel. The Diary of Samuel Pepys. Ed. Robert Lathan and William Matthews. 11 томов. Беркли и Лос-Анджелес: University of California Press, 1970-83.

Pablo Альварес

Перейти к основному содержанию

Поиск